Этими руками он сорвал кожу со своего лица.

Улыбающиеся губы сползли вместе с остатками кожи, и открылся безносый кошмар, который когда-то был человеческим лицом, и черный змеиный язык, извивающийся меж разбитых зубов.

Все сидели, окаменев от неожиданности. В комнату незаметно вошел карлик, неся в волосатых лапах крошечное тельце.

– Он мертворожденный, хозяин, – захихикал карлик, держа за ножки младенца с синеватой кожей. – Задушен пуповиной, а мать умерла в родах. – Он шагнул к камину.

Холод осенней ночи окутал путешественников, более глубокий холод, чем тот, который мог быть порожден естественными причинами.

– Семь раз по семь лет, – прошипел Корджонос. – Я так долго готовил все это! Я лепил ваши жизни с тех самых пор, откармливал вас и позволил дожить до дня, когда все вы заплатите так, как не платил еще ни один человек!

– Каллистратис, – бросил он в сторону, – это не для тебя! Я не знаю, как ты попал сюда, но уходи, если сможешь.

Все испуганно смотрели на чародея. Невидимые путы сковали путешественников; никто не мог даже повернуть головы.

Корджонос заговорил нараспев, показывая пальцем:

– Святой, негодяй. Мудрец, дурак. Храбрец, трус. Шесть углов гептаэдра, а я – мертвец, который живет, – занимаю седьмой угол. Противоречащие друг другу противоположности, которые вызовут Повелителей Хаоса, и конечный парадокс, который является центром заклинания – невинная душа, которая не жила на свете, или проклятая душа, которая не может умереть!.. Семь раз по семь лет прошло, и когда Серый Повелитель придет за мной, вы, все шестеро, последуете за мной в его царство.

Внезапно Ранвиас пришел в себя:

– Кинжал!

Аббат тупо посмотрел на него, затем начал неуклюже шарить в складках сутаны. Он двигался медленно, как во сне.

Шипя от ярости, Корджонос начал поспешно читать заклинания.

Непослушными руками Пассло вытащил кинжал, но рейнджер оказался быстрее.

Выхватив клинок из дрожащих пальцев Пассло, он метнул его в хихикающего карлика.

Боджер завопил и уронил мертвого младенца. Из его груди, там, где торчала кристальная рукоять кинжала, повалил вонючий дым. Карлик зашатался, а потом, казалось, начал складываться вовнутрь, как пустая кольчуга. От него осталось только обугленное жирное пятно, куча грязной одежды и мохнатый паук, исчезнувший в щели стены.

– Хорошо сделано, Ранвиас! – тяжело дыша, сказал Клесно. – Ты убил его демона. Теперь заклинание разрушено!

Он ухмыльнулся, глядя на чародея:

– Конечно, если у тебя нет под рукой проклятой души, которая не может умереть, чтобы завершить заклинание.

Корджонос молча опустил голову.

– Пойдемте отсюда! – пробормотал Джаркос дрожащим от страха голосом. Его брат лишь бессмысленно всхлипывал.

– Сначала убьем чародея, – проворчал Ранвиас.

– И освободите меня, – посоветовал Хеф. – Не думаю, что вам понравится, если я расскажу в Радере о своих старых товарищах.

– Великий Тоэм! Холодно-то как! – стуча зубами, сказал Пассло. – А что происходит со светом?

Священник вошел в центр круга и нагнулся над кучей обугленных тряпок. Все решили, что он хочет поднять магический клинок, но, когда он выпрямился, в его левой руке висел мертвый младенец.

Его капюшон соскользнул с головы. И все увидели рыжие волосы.

А потом они увидели его глаза.

– Кейн! – закричал Клесно.

Корджонос выкрикнул звуки, которые слились в совершенно другое имя.

Молниями блеснули поспешно вытянутые из ножен мечи… но комната уже наполнилась сладкой вонью старинной гнили.

Засов на входной двери рассыпался ржавчиной, доски провисли, сгнив в мгновение ока. Все завороженно уставились на двери. На пороге стояла высокая фигура в оборванном сером плаще.

Кейн отвернулся.

…И Серый Повелитель снял маску.

Кейн потряс головой, пытаясь привести в порядок разбегающиеся мысли. Он попробовал подняться на ноги, но едва не упал, потому что уже стоял.

Он находился внутри давным-давно разрушенного деревянного здания. Верхний этаж обвалился, провалилась и крыша, и он видел звезды в ночном небе. Молодые деревца пробивались сквозь сгнивший мусор, таверна была покинута уже много лет назад.

От запаха гнили воздух казался затхлым. Кейн на ощупь направился к двери, из-под ног у него доносился сухой треск рассыпающихся в пыль костей. Выбравшись наружу, он глубоко вздохнул и снова посмотрел вверх.

По земле клочьями полз туман. Кейн увидел призрачную фигуру в сером, плащ которой развевался на ночном ветру. За ней неохотно следовали еще семь призраков, тщетно пытаясь оторваться от процессии.

Затем появилось еще одно видение: девушка в длинном платье бежала вслед за ними. Она схватила последнюю, седьмую тень за руки, дернула изо всех сил и оторвала от остальных. Серый Повелитель и те, кому суждено следовать за ним, растворились в ночном небе. Девушка и ее возлюбленный бросились друг другу в объятия и одновременно исчезли в тумане.

Лошадь Кейна ждала его перед разрушенной таверной. Кейн не слишком удивился, он узнал девушку в тумане. Он пришпорил коня, и мгла поглотила его.

МУЗА ТЬМЫ

ПРОЛОГ

Пульсирующие краски и вибрирующий стонущий звук слились, даруя неописуемое наслаждение. Но постепенно звуки теряли выразительность, затихали, отдалялись зато вырвались на свободу световые картины. В ритме пения сирен вспыхивали и мерцали загадочные силуэты. Ослепительные краски и чарующие звуки пронизывали дрожью все тело Опироса. Нестерпимое блаженство накатывало волнами. Мало-помалу из пульсирующего хаоса цвета и звука начало вырисовываться нечто материальное.

Поэт увидел сверкающие фигуры нагих красавиц, которые создавали совершенные узоры, передвигаясь в вибрирующем танце. Застыв вне времени и пространства, Опирос с восхищением следил за их безупречно прекрасными движениями и за красками, меняющимися, словно в калейдоскопе. Его сознание стремилось слиться с кружащейся, искрящейся мозаикой. Этот танец. От волшебства движений замирало дыхание, стихали отголоски боли и страха, поднимавшиеся из глубины сознания.

Чуть размытые силуэты богинь – или, скорее, их отражения – нескончаемыми волнами проплывали в тумане пульсирующих красок.

Наконец Опирос понял это всего лишь отражение одной богини – богини красоты, мерцающее во всех зеркалах Вселенной. Остро захотелось увидеть ее истинный облик. Его душа устремилась через калейдоскоп узоров, и поэт отправился на поиски совершенства. Проходили часы – или мгновения? Неожиданно Опирос стал падать в центр непрестанно изменяющегося лабиринта, словно частичка звездной пыли, которая не в состоянии сопротивляться неодолимой силе притяжения черной дыры.

Его поиски закончились в центре пульсирующего светового водоворота. Тут его глазам предстала картина подлинной красоты. Он жадно вглядывался в величественное зрелище – фарфоровое тело богини безупречной формы, излучающее невероятный, неописуемый свет. Ее груди были подобны экзотическим плодам, руки сложены, будто для танцевального пируэта. И вот – она увидела его. На пурпурных устах появилась улыбка, в фиалковых глазах – приглашение к танцу.

Болезненно яркие краски окружили их сияющей пряжей, словно паутиной.

Богиня отступила к мягко колышущимся листьям папоротника, протягивая руки и приоткрыв алый рот. Опирос шагнул к ней, восхищенный лучезарным совершенством форм, живым огнем ее тела, волшебным теплом и бархатистостью кожи.

Улыбку на ее губах сменила гримаса боли – а может, свирепости. Дыхание стало напряженным, белоснежная грудь вздымалась, вторя ударам сердца, и вдруг ее тело лопнуло посредине, ребра выскочили наружу, как прорастающие стебли цветов, и заколыхались в такт звукам. Тонкие извивающиеся руки потянулись к Опиросу, словно побеги хищного растения. Улыбка богини сделалась еще шире; чудовищно длинный язык потянулся к его горлу. Поэт задрожал, с ужасом вырываясь из ее объятий, пытаясь высвободиться из кольца душащих рук. Ее ногти расцарапали ему лицо, острый, как игла, язык пробил горло, когда Опирос вцепился изо всех сил в ее бескостную шею, отчаянно сопротивляясь всепоглощающему экстазу смерти…